Название: Мальчишник
Автор: Malta
Бета: aguamarina
Пейринг/герои: братья Лестрейнджи, Люциус Малфой, Северус Снейп
Тип:
слэшРейтинг: PG-13
Жанр: драма, романс
Размер: мини
Отказ: отказываюсь
Саммари: вечеринка накануне свадьбы Люциуса и Нарциссы. POV Рабастана Лестрейнджа.
Фик написан на конкурс "Трое в лодке и канон за бортом" на фразу: Никого не буду убивать в день нашей свадьбы. (с) кинофильм «Прирожденные убийцы».
В фике была использована информация с игрового сайта Лоры Бочаровой Hogwarts: Учебные сезоны
Фик рассказывает о молодых аристократах, некоторые из которых уже приняли Темную Метку, а другим это еще предстоит. «Всё случится после, если случится после. Я вдыхаю твои обстоятельства, чтобы выдохнуть и оказаться возле».
З. Рамазанова, «Любовь, как случайная смерть»
Ты встречаешься со мной взглядом и вдруг подмигиваешь; похоже, я здорово пьян, потому что продолжаю смотреть на тебя внаглую, вот только не знаю, куда деть руки, и мой бокал летит на пол. Прекрасно – теперь на меня смотришь не только ты.
читать дальше– Reparo! – тычет палочкой Руди. – Басти! Набрался – веди себя прилично! – и прибавляет с десяток настолько заковыристых слов, что все начинают ржать, а я, естественно, краснею, словно девица на выданье.
На самом деле «на выданье» у нас ты; Руди затеял мальчишник – по мне, так самую обычную пьянку, ничего особенного. Я бы по-другому всё устроил, но меня, как обычно, не спросили; единственное, что мне было поручено, – это подыскать «что-нибудь эдакое – ну ты понимаешь» в качестве подарков от шафера и подружки невесты.
Подарки были отосланы в Малфой-Мэнор только сегодня утром, а я уже знаю, что не ошибся с выбором – они оба при тебе. Трость ты даже не оставил в холле – она парит за спинкой твоего стула. Ручная гоблинская работа: рукоятка из эбенового дерева, шафт – из мириандрового, отделка серебром; внутри полый цилиндр для палочки – при желании можно колдовать, не вынимая её из трости, над этим Олливандер работал целых две недели. Очень удобно, если вдруг окажешься среди магглов. Или врагов. Правда, в маггловских районах ты, по-моему, не был за всю свою жизнь ни разу, а врагам не оставляешь ни единого шанса, предпочитая не иметь их вовсе, но ведь никогда не знаешь, где и когда может поджидать опасность.
Второй подарок ты постоянно вертишь в пальцах – это «гильотинка» для обрезания сигар, курить которые ты начал совсем недавно – после того, как обнаружил в кабинете отца старый золотой хьюмидор, зачарованный на постоянное пополнение сигарами прямиком с Кубы. Лезвие «гильотинки» вечное и тоже золотое, я знаю, это не в твоём вкусе, зато вещица подходит к портсигару, подаренному невестой. Думаю, ты успел оценить мой подарок по достоинству – каминной сетью ты никогда не пользовался, и единственным твоим «средством передвижения» в наш дом, окружённый, помимо барьера чистокровности, ещё и антиаппарационными чарами, служил домовик, что не соответствует твоему статусу, как мне всегда казалось. Да и вообще – терпеть не могу этого ушлого Добби... На твоём месте я бы давно от него избавился… «Гильотинка» – это персональный порт-ключ; для того, чтобы попасть в Лестрейндж-Холл, достаточно повернуть его вокруг большого пальца левой руки.
Правда, твоим холостяцким пирушкам пришёл конец – но кто сказал, что ты не сможешь общаться с друзьями и после свадьбы?
Впрочем, я не боюсь потерять нашу дружбу, ведь для того, чтобы отношения можно было назвать дружескими, необходима взаимность, которой между нами нет – обычно ты меня просто не замечаешь…
Отсмеявшись, ты достаёшь из кармана тубу; вытягиваешь из неё скрученный лист и ловко обрезаешь; вдыхаешь его аромат и прикуриваешь от палочки, мгновенно поднесённой Севом; чуть поворачиваешь сигару вокруг оси, с силой посасывая кончик… смотришь на меня в упор поверх снейповской руки и снова подмигиваешь. Чёрт побери… Я сглатываю и ощущаю, как жар на лице становится нестерпимым, ещё немного – и из глаз выступят слёзы.
– Малфой, кончай дымить, аристократ хренов! – Руди кашляет и машет рукой – покачнувшись, пытается ухватиться за столешницу и тянет на себя скатерть: посуда сыплется, снова раздаётся звон разбитого стекла и дружный смех – всем весело.
Причина веселья очевидна – мы гуляем только третий час, а старому Мэфу уже дважды приходилось пополнять запасы огневиски и эльфийского вина; бедняга сбился с ног, обслуживая многочисленных гостей, но Кричер, как всегда, маячащий возле Блэка, ему не помогает, он недолюбливает нашего домовика – ревнует к нему свою госпожу.
Если вечеринка будет продолжаться такими темпами, самым популярным напитком на завтрашнем торжестве будет Антипохмельное зелье.
Сев мастерски нейтрализует дым, я едва успеваю почувствовать шоколадные нотки в исчезающем облачке: сегодня это “Bolivar”, мой любимый сорт; вообще-то я не курю, мне просто нравится запах табака. Интересно всё-таки, как Снейп попал на мальчишник, предки его не из Вальпургиевых рыцарей... Просто не верится, что это из-за него брат полдня провёл в семейном склепе, пытаясь снять со стен Поместья заклятие чистой крови, но, кроме Северуса Снейпа, других полукровок здесь нет.
– Теряешь былую форму, Руди? – ты улыбаешься и стряхиваешь пепел в его тарелку; Мэфу сейчас наверняка достанется, вечно он забывает о пепельницах… Но до эльфа никому нет дела – брат зло усмехается и берётся за горлышко непочатой бутыли с огневиски – поднимает её повыше:
– Пари, Малфой?
Ты помахиваешь сигарой, щурясь от дыма, и вздёргиваешь бровь:
– Может, лучше дуэль?
Все снова хохочут – о семейной традиции Лестрейнджей никогда не отклонять предложение о дуэли ходят легенды, и напрасно – если бы мой брат скрещивал палочки с каждым обиженным им магом, его бы самого давно не было в живых.
Вот и сейчас Руди делает вид, что не слышит вопроса – молча встаёт и идёт, пошатываясь, к окну, срывает гардину: явно собирается в очередной раз продемонстрировать свою «прекрасную форму». Так и есть – взмах палочки и рама вылетает от невербального “Expulso” – это одно из его любимых заклинаний в подобных случаях, “Alohomora” он практически не пользуется. Мэф уже замучался восстанавливать парадные двери.
В комнату врывается влажный тёплый ветер; несколько свечей гаснет, и становится слышно, как кричат чайки.
Брат легко вспрыгивает на подоконник; осторожно усаживается, свешивая ноги наружу, и медленно оборачивается:
– Смотришь, Люци?
– Смотрю, сэр Руди, смотрю, – ты успокаивающе выставляешь ладонь, а Снейп снова вынимает палочку, явно собираясь подстраховывать, и напрасно; эту – одну из многих – дурацкую выходку брата я имел счастье наблюдать не один раз, и всегда Руди благополучно допивал огневиски до дна, вскакивал на ноги и орал слова девиза Слизеринского Братства Крови: «Мы переступим через вас ради того, кто создал нас!».
Развлекаться подобным образом брата обучил Антонин Долохов, предки которого из России. В этой холодной стране пьют так, как нам и не снилось.
– Прощайся с сотней галлеонов, Малфой! – Руди вытягивает зубами пробку и выплёвывает её вниз; прикладывает горлышко к губам, отводит в сторону руку, балансируя, и запрокидывает голову.
Побледневший – так, что веснушки на носу отчётливо выделяются тёмной россыпью – Крауч следит за ним, раскрыв рот. Да уж, зрелище не для слабонервных: гостиная на втором этаже, но её окна смотрят на море – внизу стена переходит в скалистый обрыв, и до воды отсюда далеко – в комнате даже не было слышно шума рухнувшей рамы.
Я окликаю его через стол громким шёпотом:
– Барти! – Он вздрагивает и переводит на меня испуганный взгляд. – Не дрейфь! Руди ещё ни разу не упал!
Крауч часто кивает в ответ и суетливо поправляет прямую соломенную чёлку – волосы вечно лезут ему в глаза, и вообще он весь какой-то нескладный, словно подросток. Впрочем, так оно и есть – если я не ошибаюсь, он младше Регулуса, а значит, тоже ещё не окончил Хогвартс; как и Снейп, Барти впервые в нашем доме. Ума не приложу, для чего Руди позвал его на мальчишник… В отличие от Крауча, Сев хотя бы с тобой знаком.
Благополучно допив огневиски, брат передаёт бутылку Розье, чтобы тот продемонстрировал всем, что она пуста, и Крауч с явным облегчением вместе с остальными подхватывает девиз слизеринцев вслед за счастливым Руди, снова стоящим на подоконнике, – он кажется не более пьяным, чем до «демонстрации». Зажав сигару зубами, ты аплодируешь с расстановкой; откинув полу мантии, снимаешь с пояса кожаный мешочек и бросаешь его на стол: сотней галлеонов больше, сотней меньше – для единственного наследника Абраксаса Малфоя это не имеет значения.
Наш отец тоже был небеден, однако, в отличие от меня, мой брат унаследовал и его титул; пусть я богат, но в нашей семье только один барон – Родольфус Лестрейндж. Не знаю, обижен ли я тем, что остался без титула или нет, но есть что-то неправильное в том, что один получает больше, чем другой, всего лишь из-за того, что родился на шесть лет раньше.
Руди летает на метле и скачет на лошади быстрее всех, умеет пить ночь напролёт, не пьянея, и, питая какую-то ненормальную страсть к маггловскому оружию, играючи поражает любую движущуюся цель, стреляя «по-македонски»; он всегда и во всём был моим примером для подражания, но мы не похожи совершенно – разве только внешне. Я очень его люблю, но частенько воображаю, что было бы, будь я единственным в семье… Как ты.
– Эй, Лестрейндж! Как её зовут?
Я невольно отстраняюсь – от Эйвери, дышащего мне прямо в лицо, здорово несёт выпивкой.
– Кого?
– Ту, о которой ты сейчас думаешь, – Эйвери, довольный собственным остроумием, и его дружок Мальсибер ржут, как кентавры, вот идиоты… – У тебя наконец-то завелась подружка? Может, скоро мы и на твоём мальчишнике погуляем?
– Я никогда не женюсь.
– И правильно! – пьяно кивает Мальсибер. – Вон, у Снейпа совсем крыша съехала, до сих пор переживает из-за своей грязнокровки… Или, может, ты гей? Ну же, Басти, признайся!
– А может – ты? Вы с Эйвери вечно вдвоём таскаетесь, словно парочка педиков.
Они снова смеются – не знаю, почему, но чувствую я сейчас такую злость, что боюсь стихийного выплеска магии; отталкиваю протянутый мне бокал, встаю из-за стола и выхожу на балкон.
Оказывается, уже стемнело – небо еле подсвечено вечерней зарёй. Жаль, я люблю смотреть, как садится солнце…
– Не слушай их. Полные придурки.
Вездесущий Снейп становится рядом и тоже облокачивается о перила.
– Да я и не особо слушаю.
– Правильно делаешь.
Мы молчим, но это молчание не тягостное – насколько я знаю, Снейп вообще не разговорчив, да и я тоже. В школе мы практически не общались, но я считаю его умнее всех, кого знаю. Ну, почти всех…
– Эванс замуж выходит, – вдруг ни с того, ни с сего объявляет Сев, и я не знаю, что сказать. С чего это вдруг он решил мне исповедаться?..
Он сплёвывает вниз и вздыхает; нет, в Запретном лесу явно что-то сдохло: Северус Снейп жаждет пообщаться! Ладно. Я тоже сплёвываю и выдаю шикарный вопрос:
– А за кого?
Он тут же поворачивает ко мне белеющее в темноте лицо:
– За Поттера.
– За гриффиндорского охотника? Это у него жил брат Регулуса, когда сбежал из дому?
Снейп молча кивает.
Тот скандал я помню прекрасно, хотя уже прошло больше года – Беллатрикс была настолько разъярена выходкой своего непутёвого кузена, что поклялась при первой же возможности стереть его с лица земли. Всё кончилось тем, что его имя выжгли из родословной – точно так же, как раньше было выжжено имя Андромеды Блэк, вышедшей замуж за грязнокровного Тонкса, – но я бы не дал за жизнь Сириуса Блэка и ломаного кната; зная Беллу, можно быть уверенным – рано или поздно она сделает то, что пообещала.
Конечно, Снейп всего лишь полукровный, но даже ему не пристало водиться с грязнокровками... Впрочем, любовь, как известно, зла.
– Ты любишь её?
Снейп, конечно, не отвечает – только с силой трёт лоб, но потом всё же начинает говорить – с таким трудом, словно камни ворочает:
– Знаешь, что это такое – быть одержимым и духовно, и физически?.. И вместе с тем понимать, что смешон со своими глупыми, но абсолютно неконтролируемыми желаниями…
– Нет… Я ещё ни в кого не влюблялся.
– Я говорю не о любви, а о страсти, – Снейп усмехается, и пугающий блеск в его глазах исчезает. – Необоримой, и потому смертоносной. Когда-нибудь ты её испытаешь, Рабастан. И так же, как я, будешь считать, что произойти такое могло только с тобой, и твой случай – уникален. Что, конечно, таковым являться не будет.
– А ты говорил ей о своей… о своих чувствах?
– Нет. Поступки говорят о чувствах лучше любых слов. Объяснения отдают пошлостью.
Я пытаюсь сообразить, что бы ещё у него спросить, и вспоминаю, что Снейп только что окончил школу.
– Ты уже решил, чем хочешь заниматься? Или будешь учиться дальше? Может, профессором когда-нибудь станешь – с твоими-то мозгами.
Снейп разворачивается, засовывает руки в карманы и прижимается к перилам спиной. Смотрит странно – словно сочувствующе. Вот ещё новости…
– Я собираюсь принять Метку.
Что ж, этого следовало ожидать. Я знаю, что и Эйвери, и Мальсибер состоят в Организации. Но Снейп…
– Зачем тебе это клеймо, Сев? Ты можешь просто помогать Волдеморту, как… как Люциус Малфой, например.
Снейп улыбается и качает головой. Странный он всё же тип.
– Ты не поймёшь меня, Лестрейндж. Чистокровный, родившийся в золотой колыбели, – ты не можешь выбирать свой путь. Этот выбор за тебя сделали другие – ещё до твоего появления на свет. Вы, славные дети Вальпургиевых рыцарей, кичащиеся чистотой своей крови, просто вынуждены за неё бороться. А я выбираю свой путь сам, пусть он и будет таким же, как твой. Вот только цели у нас разные.
– Я не собираюсь вступать в Организацию, Снейп.
Он снова усмехается и отвечает загадочно:
– Увидим…
Когда мы возвращаемся в гостиную, ты произносишь то ли тост, то ли речь; мы усаживаемся за стол, стараясь не шуметь – на этот раз Снейп выбирает место рядом со мной.
– …нам не свойственна горячность – она удел глупцов, чья смелость зависит лишь от стечения обстоятельств. Нам чужда сентиментальность – ею утешаются те, кому не хватило духа идти избранным путем до конца, и кто способен только оплакивать свою слабость – слишком человеческую, чтобы за нее не было стыдно. Пусть наши мечты чудовищны, но они точно не такие, как у вас, ибо нас отвращает только одно – ужас обыденного существования. От пресловутого равенства и лицемерного панибратства, от вечной непритязательности и бесталанности, что выдается за скромность, у нас сводит зубы, и они наполняются ядом. Мы будем кусать вас – до тех пор, пока вы не прозреете.
Мы не просто восхищаемся Салазаром Слизерином – мы стремимся к нему; да, он был одинок, но лучше быть одному, чем с кем попало. «Для чистого всё чисто», «Честь моего рода – моя честь», «Чистота навеки» – мы не забываем свои девизы; они напоминают нам о главном голосами наших славных предков, и это – то единственное, чему мы будем верны до конца.
Мы не такие, как вы, и мы никогда не предадим себя и тех, кто с нами. Мы – слизеринцы. И мы переступим через вас – ради того, кто создал нас!..
Последние слова тонут в шуме оваций, который перекрывает залихватский свист Руди, а я опять не могу отвести от тебя глаз: постукивая тростью, неторопливо огибая тех, кто одобрительно хлопает тебя по плечу или тянется к тебе с бокалом, ты идёшь ко мне и улыбаешься – так, что я улыбаюсь в ответ…
* * *
– Могу я к вам присоединиться? – ты садишься рядом со мной, не дождавшись разрешения, что неудивительно – я слова не могу из себя выдавить, и наливаешь мне вина – хватаюсь за хрустальную ножку, как утопающий за соломинку, но продолжаю молчать. Догадливый Сев поднимает свой бокал со сливочным элем:
– Сэр! Я горжусь тем, что тоже слизеринец. И буду счастлив, если мне выпадет честь служить рядом с вами на благо нашего общего дела.
– Я рад, – коротко отвечаешь ты, чокаясь с нами поочерёдно, и я пью до дна, хотя не следовало бы.
Снейп тут же пускается в пространные рассуждения о том, что этот мир стар, полон убожества, уродства и истекает слабостью, но мы вдохнём в него новую жизнь, бла-бла-бла... Я стараюсь не терять нить разговора, но могу думать только о том, что никогда раньше не видел тебя так близко; у брата, конечно, полно твоих колдографий, но это всё не то… Увлечённый беседой, ты сидишь ко мне вполоборота, и я могу разглядывать тебя исподтишка, сколько душе угодно.
Твой костюм безупречен – впрочем, как всегда; сам я не ношу ни старинных, расшитых серебром белоснежных камзолов, ни кружевных рубашек, они кажутся мне нелепым нарядом, но на тебе эти вещи смотрятся иначе. Смешно только то, что носишь без чувства уверенности в себе, а ты всегда в себе уверен. Бархатная лента, которой ты обычно стягиваешь волосы в хвост, сегодня тоже белая и оттого почти незаметна.
Твоё лицо можно изучать бесконечно, настолько оно неопределённое и переменчивое – по сравнению с ним другие лица кажутся мёртвыми, будто прикрытыми масками; кожа словно светится, такая она гладкая и нежная – даже на вид, а мне приходилось бриться по два раза на день, пока я не плюнул и не решил отпустить бороду... Я машинально тру подбородок и пытаюсь всё-таки сосредоточиться на разговоре.
Ты говоришь о том, что этот мир нуждается в твёрдой руке, но им нужно уметь править, и становиться жертвой собственных страстей не стоит – необходимо оценивать свои возможности и быть дипломатом… Наверное, ты прав, но мне дипломатом не бывать точно, да и в своих возможностях я не уверен; к тому же в последнее время меня не оставляет ощущение, что я единственный пытаюсь играть честно с теми, у кого все карты краплёные. Вот Северус – он другой, и я знаю – если он решил, что станет Упивающимся, он это сделает. Умная голова, да дураку дана… Ну как можно не понимать, что Волдеморту мы нужны не больше, чем фестралы – школьникам: только довезти до «места назначения», и он едва ли помнит хотя бы имена тех, кто ему служит – за исключением самых приближённых, конечно… Таких, как мой брат.
Руди убеждён – наш мир готовится к самоубийству, потому что чистокровные маги продолжают убивать сами себя в ожидании чуда, ждать которого бессмысленно, и спасти нас может только война. И он, и Белла постоянно рассказывают мне всё новые подробности об Организации, как бы невзначай упоминая известные с детства имена, ведь основной состав засекречен – якобы. Чёрта с два. Практически каждый готов продемонстрировать другому свою Метку – доказательство верности хозяину, знак отличия, повод считать себя выше всех прочих, не удостоившихся этой «чести»… Да в Хогвартсе только глухой не слышал о том, что Эйвери и Мальсибер – Упивающиеся.
Я не могу сказать, что мне не нравятся цели того, кого мой брат называет Тёмным Лордом, но знаю, что средства достижения не нравятся точно. Может, этот мир и нуждается в твёрдой руке, которая будет им править во имя и на благо чистокровных, но я не собираюсь помогать делать это кому-то другому ценой собственной жизни. Я не слабак, просто хочу жить, пусть и не вечно, но жить – ни под кого не прогибаясь, вот и всё...
– …А вы, Рабастан? Вы тоже считаете, что в сложившейся ситуации стоит винить принявших Статут секретности?
Спохватившись, что едва не пропустил твой вопрос, я первым делом ставлю бокал на стол.
– Да не вижу я никаких проблем, связанных со Статутом, Люциус… Магглов гораздо больше, чем волшебников, и скрывать от них сам факт существования магического мира действительно проще и гуманнее, чем пытаться их подчинить. Или уничтожить… Это бесчеловечно.
– Бесчеловечно? А то, что магглы сами на протяжении веков пытались истребить нас? Ты забыл, насколько жестокими могут быть эти жалкие существа в своём извечном стремлении уничтожать то, что им не дано? С инквизиторскими пытками, применяемыми к магам перед сожжением, не сравнится даже “Cruciatus”!
– Мы все читали “Malleus maleficarum”, Снейп. И что с того? – я пожимаю плечами. – Мне лично магглы не мешают.
Ты улыбаешься и накрываешь ладонью мою руку:
– А если бы помешали?
Снейп принимается с жаром доказывать, что только тёмная магия способна оградить нас от пагубного влияния магглов и магглорождённых – он давно уже изучает её и в Тёмных Искусствах разбирается лучше самого Слагхорна, наверное; оседлав любимого конька, Сев говорит об известном каждому из нас настолько увлекательно, что я невольно заслушиваюсь – несмотря на твою руку, которую ты почему-то так и не убрал.
Внезапно ты осторожно, но ощутимо сдавливаешь мои пальцы и чуть поглаживаешь; я тут же вскидываю на тебя глаза, но ты на меня не смотришь – скользнув выше, к запястью, очень медленно, едва касаясь, проводишь по его внутренней стороне подушечкой большого пальца... Я беспомощно замираю, и только когда ты, наконец, убираешь свою руку, пытаюсь снова начать дышать. И не могу понять, что испытываю – облегчение или досаду.
Никто – ни присоединившийся к нам Регулус, ни Барти, ни даже Сев – и не догадывается, что только что я был готов провалиться сквозь землю. Ничего удивительного – можно превратиться в ангела или преступника, и этого никто не заметит, а вот оторвись у тебя пуговица – и это сразу заметит каждый; до чего же глупо всё устроено на свете, но сейчас я этому только рад, потому что на моём лице наверняка написано то, что я вот только, прямо сейчас, ощутил, что я тебя… О господи…
В реальность меня возвращает Крауч:
– Неужели война?..
Он произносит это дрогнувшим голосом, все невольно смотрят на тебя, но ты только покачиваешь свой бокал, изучая огневиски, плавно стекающий по его стенкам, и молчишь.
– Ба-арти, но это же очевидно… – красавчик Блэк – как всегда, рисуясь – картинно разводит руками. – О каком мире теперь может идти речь? Или ты тоже считаешь, что власти разрешили применять Непростительные в целях защиты, а не нападения?
Вспыхнув, Крауч резким движением отбрасывает чёлку с глаз.
– Что ты хочешь этим сказать, Блэк? Я здесь для того же, для чего и ты. Разве нет?
– Не стоит ссориться, друзья мои…
– Мы не ссоримся, Люциус, – Регулус улыбается одними губами и смотрит внимательно – но не на тебя, а почему-то на меня, – мы в одной лодке. К чему её раскачивать? Мы все заодно. Правда, Басти?
Я киваю, конечно, хотя и половины не понял из того, что они несли. Но да, мы вместе, а как же иначе?
Всё-таки сегодня странный вечер… Компания, прежде так шумно веселившаяся, разделилась: почти все собрались у камина – столпившись вокруг Ивэна и Руди, переговариваются вполголоса, поглядывая в нашу сторону. Такое впечатление, что происходит что-то, о чём я не знаю, причём не знаю один.
В комнате по-прежнему душно: наливаю себе ещё эльфийского, но не успеваю донести бокал до рта – ты наклоняешься ко мне и говоришь вполголоса:
– Вечер предстоит долгий… Может, не стоит больше пить?
Я всё же делаю глоток.
– Почему же не стоит, Люциус? Наоборот. Я отдыхаю. Не мне завтра предстоит жениться, слава Мерлину…
Ты смеёшься – тихо, но так заразительно, что я тут же расплываюсь в улыбке.
– Действительно… К тому же завтра вы можете позволить себе опоздать, а вот мне и Руди в полдень нужно быть на месте.
– Даже если опоздаете, ничего страшного. Без вас не начнут.
Ты снова смеёшься, а я вдруг ловлю пристальный взгляд брата и понимаю, что он совершенно не пьян. Интересно, когда Руди успел выпить Отрезвляющее и главное – для чего?..
– Я собираюсь подышать свежим воздухом в вашем замечательном саду. Не хотите составить мне компанию, Рабастан?
Каким-то чудом мне удаётся выбраться из-за стола, ничего не уронив и не разбив; почему-то мне кажется, что каждый провожает нас взглядом, – возможно, так и есть, сам я ничего не вижу.
Когда мы выходим из гостиной, ты кладёшь руку мне на плечо и не убираешь её всё то время, пока мы идём к парадным дверям замка, – я шагаю молча, для чего-то стараясь попадать своему громко бьющемуся сердцу в такт.
* * *
Я бы не сказал, что наш сад замечателен – он не запущен, но и образцом классического английского сада его не назовёшь. Мама очень любила левкои – ими до сих пор засаживаются почти все клумбы, вне зависимости от сезона и садоводческой моды, и сейчас воздух буквально напоен их ароматом – цветы пахнут резко, как перед грозой. Уже совсем темно и удивительно тихо, ни ветерка, и даже треска цикад не слышно, только издалека доносится шум волн и глухое ворчание грома.
Ты прислоняешь трость к спинке ближайшей скамьи и садишься; сделав приглашающий жест, смотришь вопросительно, но я, мотнув головой, почему-то остаюсь стоять.
Неторопливо раскурив очередную сигару, ты взмахиваешь палочкой – нити герба Малфоев, вышитого на правом рукаве твоей мантии, вспыхивают в лунном свете, и прежде невидимые буквы родового девиза переливаются, складываясь в знакомые слова: ’Pour pur tout est pur’; я провожаю глазами дым, послушно вырисовывающий над нашими головами символ Слизерина – серебряный на фоне чёрного звёздного неба, и не могу сдержать восхищённое:
– Как красиво!
Ты улыбаешься и лёгким движением руки меняешь рисунок – к змее добавляется череп, который она тут же обвивает, беззвучно раскрывая пасть с раздвоенным языком.
– Знаешь, что это?
Я чувствую, как моя улыбка застывает.
Да, я знаю, что это. И помню отчётливо тот день, когда Руди получил Метку, хотя предпочёл бы забыть или не знать об этом никогда.
Не дождавшись ответа, ты взмахом палочки заставляешь страшный символ исчезнуть.
– “Morsmordre”... Заклинание, которое произносят только в одном случае. И я надеюсь, ты не произнесёшь его никогда, Рабастан. Так же, как и я.
– Но, Люциус, так ведь мы же и не… Я хочу сказать, разве вы…
– Ты прекрасно знаешь, что моя жизнь принадлежит Тёмному Лорду. Но я ещё не принял Метку, если ты об этом. Пока нет.
– Но собираетесь?
– Да.
– Когда?
Ты выбрасываешь сигару – она не успевает упасть, уничтоженная очередным невербальным, – и отвечаешь спокойно:
– Сегодня.
Какое-то время я молчу, пытаясь осмыслить услышанное – внутри разливается странная звенящая пустота, такая же напряжённая, как этот предгрозовой ночной воздух.
Потом повторяю тупо:
– Сегодня, – и сажусь рядом с тобой.
Меньше чем через час в Лестрейндж-Холл прибудут высокие гости. Маги, о которых я, несомненно, слышал, но с которыми мне не доводилось общаться в силу известных обстоятельств: Антонин Долохов, Игорь Каркаров, Августус Руквуд.
И Тёмный Лорд.
Ты сообщаешь мне всё это ровным голосом, и я слушаю тебя так же спокойно, не перебивая и не задавая вопросов. Я даже не удивляюсь, когда узнаю, что вместе с тобой Метку получат Снейп, Крауч и Блэк. Я удивляюсь только тому, что не догадался обо всём раньше, ещё утром, когда брат мучался со снятием заклятия чистокровности – Руди удалось снять древние чары, наложенные на каменную кладку стен Поместья нашими французскими предками, только к полудню и только на сутки. Мой родной дом впервые был лишён защиты – ради визита того полукровки, чьё имя я не люблю произносить вслух.
Я вдруг понимаю, что совсем не знаю тебя. Я лишь знаю, что именно ты любишь или ненавидишь, но тебя я не знаю.
– Это больно? – вдруг спрашиваю я неожиданно для самого себя.
– Не очень.
Значит, не очень.
Зачем я это спросил?
Я облизываю пересохшие губы – на языке остаётся привкус соли, которую приносит поднявшийся ветер – и решаюсь поднять на тебя глаза. Ты смотришь со странным участием – совсем как Снейп недавно.
– Забудь, что я говорил сегодня, Басти. Пафосные речи и девизы ничего не стоят, а наша жизнь принадлежит только нам самим. Просто этот выбор сейчас – единственно возможный, понимаешь? Именно поэтому он правильный.
Раскаты грома становятся отчётливее, и с моря тянет прохладой. Сад накрывает темнотой.
– Скоро начнётся дождь. Хорошая примета.
– Примета?..
– Говорят, это к долгому браку. Пойдём, – ты легко поднимаешься и одним движением трости стираешь непонятные символы, которые за время разговора успел начертить на песке. – Ты со мной?
Я смотрю на твою протянутую руку. Потом в твои глаза – сейчас они кажутся тёмными.
И отвечаю раньше, чем моя рука оказывается в твоей:
– Я с тобой.
* * *
Мне так плохо, что я бегу в ванную, как только оказываюсь у себя, – наклоняюсь над умывальником и плещу в лицо ледяной водой. Накатывающая волнами дурнота медленно отступает, и я наконец-то могу свободно дышать.
Капли стекают по лицу за ворот ритуальной мантии, неприятно холодящей спину – она вся промокла от пота. Я снимаю её прямо через голову и бросаю на пол.
Долго смотрю в зеркало – на волосы, прилипшие ко лбу, на широко раскрытые глаза.
Наконец решаюсь взглянуть на неё, – чёткие, обведённые воспалённой краснотой линии уже неподвижны, но мысль о недавней пугающе-живой пульсации мгновенно возвращает тошноту. Я снова вижу чёрные мантии с белыми пятнами над ними вместо лиц, чувствую обжигающее прикосновение палочки, слышу его холодный высокий голос и собственное малодушное «не надо!» и опять засовываю голову под струю воды…
Вернувшись в комнату, надеваю чистую рубашку и пытаюсь застегнуть манжеты – это удаётся не сразу.
Я почему-то думаю не о том, что меня в любой момент может вызвать Тёмный Лорд и что я, возможно, скоро стану убийцей, а о том, что теперь мне придётся носить одежду только с длинным рукавом.
В любом случае, это клеймо не навсегда, а только до его смерти, не так ли? Или моей.
Настольная лампа даёт достаточно света, но я всё равно зажигаю все свечи, какие могу найти, одну за другой, и только когда в комнате не остаётся ни одной тени, понимаю, что не один.
Я знаю, что за моей спиной именно ты, потому что дверь зачарована, сюда никто не может войти, пока я здесь, даже Руди, никто – кроме тебя. Чары не срабатывают против воли самого заклинателя, а я никогда бы не смог закрыть для тебя свою дверь, как бы дико это ни звучало.
– Ты как – в порядке?.. Послушай, если что-то пойдёт не так – скажешь аврорам, что был под “Imperio”, я всегда смогу это подтвердить. Ты меня понял?
Горло словно сжимает чья-то рука, и я просто киваю; на меня вдруг наваливается страшная усталость, ставшие ватными пальцы разжимаются, и палочка беззвучно падает на ковёр.
– Басти? – ты разворачиваешь меня к себе, и я чувствую прохладу твоих ладоней и тепло твоего дыхания. – Ну что ты… Не стоит так переживать. Ты должен гордиться собой… Ты поступил правильно, поверь мне…
Ты осторожно поднимаешь моё лицо за подбородок: я сталкиваюсь с твоим тяжёлым взглядом и закрываю глаза, вдыхая аромат табака и огневиски – он странно смешивается со сладким вкусом вина, которого я всё-таки явно перебрал, потому что голова кружится, как никогда раньше.
Убрав мокрые волосы с моего лба, ты задерживаешь пальцы на виске, а затем одним плавным движением обхватываешь затылок и притягиваешь меня к себе – я не пытаюсь отстраниться или, наоборот, обнять – только покорно раскрываю губы, когда ты прикасаешься к ним языком.
Ты целуешь меня удивительно нежно, потерявшие ленту волосы и вовсе делают тебя похожим на девушку, но я ощущаю собой именно мужчину, возбуждённого, в этом нет никаких сомнений, и это непохоже ни на что, испытываемое мной прежде...
Стоять вот так, с трудом сохраняя равновесие, внезапно становится совершенно невыносимым – обхватив руками, прижав к себе так, что ты охаешь сдавленно, я целую тебя сам – в отчаянной надежде на то, что всё это не окажется сном.
* * *
Проснувшись от сильного монотонного шума, я прикрываю глаза ладонью: пробивающийся сквозь неплотно задёрнутые шторы свет слишком ярок. Ливень и солнце, надо же... Редкое сочетание.
– Люциус! – я трясу тебя за плечо, но ты только вздыхаешь: прижимаешься ко мне голой спиной теснее; вот чёрт... – Просыпайся! Уже утро!
– Но ведь ещё нет двенадцати?
Ты произносишь это спокойно и лениво потягиваешься, плавным движением закидывая руки за голову, – Метка на твоём предплечье уже побледнела и выглядит безобидной татуировкой. Я машинально смотрю на свою. Потом на каминные часы.
– Нет.
Такое ощущение, что я всю жизнь просыпался с тобой рядом – мне ни неловко, ни странно. Всё так, как надо, как должно быть. Как должно было быть…
Ты поворачиваешься – лучистые глаза ясные, словно мы спали всю ночь. Смотришь насмешливо.
Спрашиваешь:
– Как я выгляжу, Басти? Так же ужасно, как ты?
И не позволяешь ответить – тут же целуя, накрывая собой, снова заставляя исчезнуть всё, кроме своих жадных губ, запаха своих невозможных волос, тяжести своего гибкого тела, – ты ничего мне не оставляешь, кроме себя.
Время становится странно осязаемым, словно песок, убегающий сквозь пальцы, но сердце всё равно замирает, когда оживают часы, – задыхаясь, ловя уплывающее сознание, я считаю их удары, и когда с последним твои стоны обрываются, уже знаю, что всё… Всё.
Твоё дыхание ещё обжигает моё плечо, твои волосы ещё лежат на моей щеке, но я знаю – ещё секунда, и ты разомкнёшь мои руки, чтобы встать и одеться.
Достанешь порт-ключ и улыбнёшься – так, что я, как всегда, невольно улыбнусь в ответ.
Наклонишься, чтобы поцеловать меня – легко, в уголок рта.
И исчезнешь.
И мне страшно сейчас – как никогда, потому что я никогда так не боялся смерти, как боюсь сейчас, с тобой.
Я понимаю, что другой ночи у нас не будет, потому что не должно было быть этой.
И я не понимаю, для чего тебе понадобился, – но мне не хочется знать ответ на вопрос, который я никогда не задам.
Поэтому я обнимаю тебя молча.
– …Я должен стать убийцей в день собственной свадьбы?
– А с чего ты решил, что тебе вообще придётся кого-то убивать?
– Тогда к чему эта спешка?
– Свадебное путешествие. Завтра вы уедете – как минимум на месяц, а ты можешь понадобиться в любой момент. Это лучший способ связи, сов могут перехватить авроры... Ну? Так да или нет? Да убери ты эту побрякушку! Или ты собрался домой?
– Нет, нравится просто… Занятная вещица. Да и Добби меня достал уже… Спасибо, подарок – чудный.
– Не за что… Так я не понял – ты согласен?
– Согласен. Но у меня есть условия...
– Кто бы сомневался… Какие?
– Никаких убийств. И я не собираюсь исполнять чьи-то приказы… кроме его приказов, разумеется.
– Само собой. У тебя в подчинении будет десять человек.
– Сколько всего человек насчитывает Организация на сегодняшний день?
– Тридцать шесть – основного состава. Плюс сотни две поддерживающих.
– Хорошо… Где это произойдёт?
– Здесь. Мне удалось снять защиту.
– Значит, ты был уверен, что я соглашусь… Столько возни из-за моей скромной персоны?
– Не умаляй своих достоинств… К тому же вас будет пятеро.
– Так вот для чего ты пригласил этих мальчишек… Проблем не будет?
– За Снейпа ручаются Эйвери и Мальсибер, за Крауча – Руквуд, он давно его ведёт. За Регулуса я спокоен.
– Ясно… Погоди-ка. Я, Снейп, Крауч, Блэк… А кто же?..
– Пятым будет мой брат.
– Рабастан?! Ты шутишь... Как тебе удалось его убедить?
– Не удалось. Но за тобой этот недотёпа пойдёт куда угодно...
– О чём ты?
– Басти неровно к тебе дышит, друг мой. И уже давно.
– Этого ещё не хватало… А ты уверен?
– Да он же вечно пялится на тебя, словно зачарованный! Неужели ты не замечал?
– Нет. Но я не собираюсь играть в чужие игры, которые к тому же не стоят свеч… Он не создан для войны, Руди. Организация его погубит.
– Она спасёт его, Люциус. Делай что угодно, но он должен получить Метку. И не надо так на меня смотреть, моя радость… Ты ведь знаешь – я не ревнив.
____________
“Malleus maleficarum” – “Молот ведьм”; один из трудов по демонологии. Объединявший древние легенды о черной магии с церковной догмой о ереси общеобязательный кодекс, авторы которого стремились воплотить в действие библейское указание: "Не оставляй ворожеи в живых".
‘Pour pur tout est pur’: “Для чистого всё – чисто”.